– Нет, топограф.
Матвей накинул свой брезентовый плащ. Тот высох и шуршал, гремел, как жестяной.
Не было Матвея с четверть часа, а войдя, он снял плащ, отряхнул его.
– Ветер усиливается. Я на причал сходил. Волна поднимается, но аэроплан твой хорошо принайтован.
Матвей прошел в комнатушку, где находилась рация. После зашифровки данных он недолго постучал ключом, а потом предложил:
– Давай спать, устал я что-то. Утром сеанс связи, как бы не пропустить. Два раза подряд на связь не выйду – это сигнал для наших, на пост нападение было.
Для Тихона такие сведения были внове.
– Ложись на мой топчан, – предложил Матвей.
– А ты как же? Негоже гостю непрошеному хозяйское место занимать.
– А я на печи. Тепло, матрац там есть – так и мягко.
Матвей вышел в пристройку и заглушил дизель. Сразу же погас свет, наступила тишина – только ветер за окном завывал.
Утром Тихон проснулся от стука ключа – Матвей морзянкой передавал сведения. Он взглянул на часы – шесть утра. Подумал, что полета не предвидится и, следовательно, можно поспать подольше. Уснул тут же.
Разбудили его в девять часов члены экипажа. Физиономии у всех были помятыми, видно – пили полночи.
– Какие будут приказания? – поинтересовался штурман.
Тихон бросил взгляд на стол – пустые бутылки, закуска… М-да, нехорошо… Командир для подчиненных образцом для подражания являться должен, примером – как устав гласит.
Он выглянул в окно. Мало того, что дождь не прекратился, так периодически еще и снежные заряды в стекло били.
– На сегодня полеты отменяются, отдыхайте. Григорий, Иван, осмотрите швартовы. Если ослабли – подтяните.
Экипаж, громко топая сапогами, вышел.
Тихон взглянул на себя в зеркало. Ну да, физиономия ничуть не лучше, чем у штурмана или других парней. А и пусть, надо же отдохнуть и душой, и телом, погода нелетная! Понятно, рапорт писать придется, так ведь метеорологи давали плохой прогноз погоды по всему району полетов. Наверняка он не один такой.
– Завтракать будем? – предложил Матвей.
– Будем.
– Только под самогон.
– Годится.
Не столько выпить хотелось Тихону, сколько пообщаться с Матвеем. Занятный человек, есть в нем какая-то тайна, да и недосказанность во вчерашнем разговоре осталась.
Матвей накрыл на стол.
– Ты не куришь? – спросил он Тихона.
– Нет, вредная привычка.
– А я курил, года четыре как бросил. Так тянет иногда.
– Тут воздух свежий, чистый – зачем его портить?
– Верно! Ну, по первой…
Они выпили без тоста, и Тихон накинулся на рыбу. В армии такой не дают, хотя море – вот оно, под рукой. И выращивать не надо, только лови. Но мало-мальские годные для этого посудины переоборудованы под военные суда – под те же малые тральщики. А рыбаков в армию призвали. На деревянных баркасах, под веслами и парусом, как в старину, ловят рыбу инвалиды, подростки и те, кто по возрасту уже не подходит. Тяжелый труд, опасный, но артели план по рыбодобыче дают.
Тихон не выдержал:
– Матвей, ты вчера упомянул, что тебя за чужие ошибки в лагеря упекли.
– Так и есть. Любопытно?
– Есть интерес.
– А не стремно с бывшим врагом народа говорить?
– Нет. А под муксуна и вовсе хорошо.
Матвей плеснул в стаканы самогона. Первач, чистый, как слеза, но крепкий. Махнул полстакана разом, не закусил, только желваки заходили.
– Что ж, коли интерес есть, слушай. Только в своих же интересах помалкивай. А то, как и меня, органы заграбастают – за очернительство.
То, что рассказал Матвей, повергло Тихона в шок. Но начал он свой рассказ с вопроса:
– Сколько в военных условиях нужно времени, чтобы научить танкиста или летчика?
– Чтобы танкиста воевать научить, нужно три месяца, а летчика – полгода.
– А топографа – три года. Можно сказать – штучный продукт. Я-то по образованию топограф, а не метеоролог.
– А как… – Тихон обвел глазами избу.
– Припрет – можно и медведя научить на велосипеде ездить, сам в цирке видел. Окончил я военно-топографическое училище еще до войны, в сороковом уже заместителем начальника топографического отряда, старшим лейтенантом был. Сталин и Генштаб перед войной усиленно армии и народу внушали – бить врага будем на его территории и малой кровью. Когда Шапошников начальником Генштаба стал, он на карте линию начертил – от Ленинграда через Смоленск и до Сиваша. И приказал топосъемку и производство карт делать западнее этой линии. Военные топографы так и делали. Запас карт напечатали и на складах хранили. На этих складах карты еще с царских времен лежали, и территории на них были напечатаны не только западнее Смоленска, но и до Урала. Никто и предположить не мог, что фашисты так быстро попрут. Неделя – и они у Минска, а склады – по линии заброшенных оборонительных сооружений. Границы-то в тридцать девятом году, после пакта Молотова – Риббентропа на запад отодвинулись, польскими да прочими землями приросли. Вот укрепрайоны и посчитали ненужными. Вооружение сняли, гарнизоны убрали. Немцы перли как оголтелые, военные топографы склады с картами где смогли – сожгли, где смогли – взорвали. Но и немцам они достались. Представляешь, свежие, уточненные карты в чужие руки попали! А наши войска карт лишились. И были-то они до Смоленска, а на восток от него – белое пятно, нет карт. Топографы большей частью на фронте в первые месяцы войны погибли. А как воевать без карт? Ни цели указать, ни место дислокации, ни направление наступления. Дошло до того, что в дивизии две-три карты оставались – у командира, начальника штаба и начальника разведки. А полками как командовать, батальонами?